Наблюдать и работать
Автор: Marie Paganel
Бета: Anna_Dreamer
Название: Price Two Cents
Фандом: "Таинственный остров" (Жюль Верн)
Ключевые слова: Судьба, Вдалеке, Цвет
Уровень сложности: 2
Дисклеймер: Характеры и имена принадлежат Жюлю Верну, а названия - городу Ричмонду. Все события и персонажи являются вымышленными, совпадения с реальностью случайны.
Рейтинг: PG
Герои: Гедеон Спилет, Сайрес Смит, южане
Жанр: angst
Размер: ~2200 слов
Предупреждения: цинизм, трупы
Примечания: «PRICE TWO CENTS» - так гласила надпись на первой странице ежедневной газеты «Нью-Йорк Геральд». Она означает «Цена – 2 цента».
Читать
Долговязая фигура человека в осеннем выцветшем пальто медленно двигалась от Капитолия к Черч-Хилл. Моросил холодный февральский дождь. Сутулясь, поглубже запихнув руки в карманы и надвинув шляпу почти до самого носа, человек шагал, глядя прямо перед собой.
Он не спешил. Возможно, он сам не знал, куда несут его ноги. Иногда он останавливался на перекрёстках, в недоумении оглядывался, приподняв козырёк шляпы, словно желал узнать, где он находится, но вскоре вновь утыкался взглядом в землю.
Рыжие бакенбарды прохожего были растрёпаны, пальто – расстёгнуто, платок на шее завязан в высшей степени небрежно. Башмаки и несколько щегольские клетчатые брюки – почти по колено заляпаны грязью. Он производил впечатление человека, захваченного злостью из-за своих бед и неудач. Подвижное лицо его, словно бы созданное для открытой улыбки, как-то сморщилось и потускнело.
Серый день как будто давил на него, заставляя всё сильнее ссутулиться. Человек почти демонстративно отводил взгляд от ярких пятен флагов, украшавших некоторые здания, и часто зло и резко сплёвывал на дорогу.
Шагая в неизвестном направлении, он, очевидно, сосредоточенно о чём-то думал, и быстрые глаза его словно бы читали на серой мостовой строчки, написанные неразборчивым почерком и размытые дождём…
Дойдя до Парка Джефферсон, прохожий свернул на Джефферсон Авеню и направился куда-то на северо-восток, в сторону Оквуда.
Хотелось курить. Вот уже второй день не было никакой возможности достать сигару или трубку, и вредная привычка давала о себе знать.
Спилет сжал в кармане карандаш. Нарисовать бы что-нибудь, хоть отвлечься. Писать нечего, абсолютно нечего, и курить нечего, и даже нечего рисовать: всё этот проклятый город!.. Сбежать бы вот прямо сейчас – идти, идти и так выйти незаметно за последнюю линию обороны…
Он немного прибавил шагу.
Под мелким дождём даже промокнуть не получалось – а холодный душ, наверное, унял бы неожиданно сильную жажду вдохнуть табачный дым.
Что он ищет на этих незнакомых улицах? Табак? Газету? Слухи? Надежду? Свободу?.. Вообще говоря, Спилет знал, что ничего не найдёт, он просто вышел немного развеяться – в квартире, где он жил под надзором, на него давили стены.
Он жаждал получить информацию – любую информацию о том, что происходит в мире за пределами Ричмонда. Кому, как не специальному корреспонденту «Нью-Йорк Геральд» знать цену свежих новостей!..
Что там под Петерсбергом? Скоро ли окончится та утомительная осада? Или она уже окончена, и город взят, и Грант уже вот-вот ворвётся в столицу конфедератов?
Интересно, сколько вычтет Беннет из жалования своего корреспондента, который попал в плен в самый ответственный момент войны? Нужно бы найти в этом забытом богом месте хоть что-то интересное – хоть что-то, что можно будет потом продать. О чём можно будет написать. Чтобы нарисовать можно было – ну хоть карикатурку какую-нибудь. Хоть бы какое-нибудь занятие для скучающего ума и привыкших к карандашу пальцев!
И хоть крошку табака бы найти…
Спилет замер, краем глаза заметив направо от себя движение, и резко повернулся на каблуках, одновременно сдвигая шляпу на затылок.
Оказывается, он сделал неплохой крюк и стоял теперь перед госпиталем – такие сейчас были почти по всему городу, некоторые и в частных домах. То, что привлекло внимание репортёра, было достаточно привычным для военных времён зрелищем: из боковых дверей выносили трупы умерших ночью раненых. Но что-то было всё же не совсем привычно.
Несколько трупов в этот раз были не в этих убогих серо-жёлтых мундирчиках, что надеты на большинство южных солдат, - несколько тел были в синем.
Этой детали было достаточно, чтобы скучающий журналист, отвлечённый уже новой мыслью, подошёл к работавшим конфедератам и бодро воскликнул:
- Богатый урожай, а?
Трое живых – негр и два белых рядовых – уставились на неуместно весёлую рожу Спилета. Мёртвым было уже всё равно.
- Я вижу, - продолжал репортёр, - новый штурм был отбит?
- Был вчера, - ответил один рядовой, опустив очередные носилки. – Да при обстреле ещё…
- А эти, - Спилет кивнул на трупы в синем, - откуда здесь?
- Синепузые в гости приходили, - сказал второй южанин до фальши громким голосом. – Уже прощаются.
- Тела офицеров, верно, отправят обратно янки, - заметил первый. – А вы, мистер, не из них ли?..
- Мой акцент выдаёт меня с головой, не так ли? – перебил Спилет, уже впиваясь взглядом в обрывки северных униформ на трупах. Он старался определить, кто из них офицеры, кто может быть наиболее интересен. Нет ли здесь кого-нибудь, на ком можно создать хоть крошечный скандальчик, ну хоть историю с привидением какую...
- Вы янки!
- Да! Я здесь в плену, но имею позволение пару часов в день разгуливать по городу на свободе. Я всё равно под надзором – хожу вот, планирую побег... Не притвориться ли мне трупом офицера, чтобы и меня выдали назад генералу Гранту, а?
Южане не удержались от усмешек. Спилет, болтая с ними, не раздумывал над тем, что он говорит. Слова лились сами собой, но это не было важно – журналист впился взглядом в мёртвого майора федеральной армии, выделив его среди остальных трупов. Он вцепился в этого майора, и в голове репортёра уже складывались первые строчки заметки, которую он напишет сегодня же вечером, смакуя каждую запятую, – что за сюжет! Мёртвый офицер! Благородный человек, погибший в плену!
Да-да, дикая банальщина, за 4 года уже приелась всем, но Спилет – он сможет даже эту подброшенную случаем банальность превратить во что-то… ну хотя бы слёзовыжимательное. А, возможно, и читабельное. Не примет Беннет – отнесём в «Harper’s Weekly» пару рисунков!..
Южане снова занялись своим делом, посмеиваясь над весёлым собеседником-янки, а Спилет, пользуясь тем, что их внимание отвлечено, присел на колени перед телом майора.
Смертная судорога лишь немного исказила благородное лицо офицера. Его сухие строгие губы были крепко сжаты, а глаза – полуприкрыты, и из-под ресниц блестели остановившиеся зрачки. В лице – ни кровинки. Большой нос, излишне выдававшийся вперёд, отлично смотрелся в профиль (в голове репортёра мелькнула мысль: в профиль и портрет можно рисовать). Густые тёмные усы под носом составляли резкий контраст с бледностью кожи. Волосы, подёрнутые сединой, растрепались и лежали в беспорядке, одна седая прядь прилипла ко лбу.
Разглядев лицо и голову умершего, Спилет обратил внимание и на позу, в которой он застал труп. Небрежно брошенное на землю тело в драном мундире... левый рукав почти полностью оторван, на груди, повыше сердца, какое-то кровавое месиво, едва прикрытое бинтами и обрывками синей формы. Ясно, раны смертельные. Долго ли он прожил после ранения? Приходил ли в сознание?
Правая рука, в отличие от изуродованной, сведенной судорогой левой, лежит мягко, расслабленно, и пальцы – неожиданно тонкие, но, вероятно, при жизни обладавшие немалой силой – полусогнуты.
И всё же притягивало взгляд к себе именно окаменевшее лицо. Дождевые капли уже несколько минут падали на лицо майора, и теперь казалось, что на лбу выступила испарина, а капельки, собравшиеся в уголках глаз, походили на слёзы. Наверное, при жизни этот человек не так уж много плакал, а теперь зимний ричмондовский дождь заставлял его плакать после смерти.
Спилет автоматически провёл рукой по лбу умершего и закрыл остекленевшие глаза, одновременно стирая дождевые «слёзы». И вдруг замер, глядя на свою ладонь, только что коснувшуюся бледной кожи мертвеца…
- ...А «Энквайер» пишет…
Эта фраза вырвала Спилета из задумчивости.
- «Энквайер»! Местная газета, как я о ней забыл! И что они там пишут?
- Что Ричмонд не сдаётся, мистер Янки, вашим янки!
- Сдаётся мне, мистер Реб, что в «Нью-Йорк Геральд» об этом другого мнения. Я сам дня два назад послал туда последнюю депешу с сообщением, что Ричмонд скоро падёт.
- Э! А потом попали в плен!
- А и правда! – Спилет рассмеялся. – Не спорю, не спорю! Так дадите мне взглянуть на ваш «Энквайер»?
- Читайте! – ему протянули сложенный вчетверо измятый лист. – Смотрите, как ваших там бьют, пока вы на наших харчах живёте!
Спилет, не снимая с лица широкой улыбки (возможно, со стороны она уже выглядела усмешкой) развернул газету, глаза его забегали по строчкам, жадно впиваясь в слова: «…штурмы отбиты один за другим…», «…среди федералов много пленных и раненых…», «…потери врага велики…», «…взяты в плен офицеры, в их числе…», «…раненые переправлены в госпиталь».
- Да, неплохо… - вслух сказал репортёр. – Значит, раненые офицеры, попали в плен, и вылечить их, естественно, не смогли...
- Моя воля бы – сам бы резал гадов! – резко ответил один из рядовых. Его товарищ поднял носилки и заметил:
- Врачам нельзя, они обещались лечить всех.
- Это верно, - согласился южанин и, достав кисет, стал набивать трубку.
Спилет встрепенулся. В горле запершило от страшного желания курить. Табака бы...
- Не одолжите табачку? – небрежно попросил он. – Курить охота – не могу! Два дня уже без курева!
- Эхе! Мало в Ричмонде нынче хорошего табака!..
- Да у тебя-то точно не хороший! – отозвался второй рядовой и протянул Спилету свой кисет. – Курите, мистер. А взамен развлеките нас, что ли, анекдотом. У вас язык, сразу видно, хорошо подвешен!
Спилет, не долго думая, оторвал от газеты полоску бумаги и, пользуясь предложенным табаком, скрутил сигарету – он подсмотрел этот способ курить табак ещё во время Крымской кампании у какого-то русского мужика-солдата. Кремень у южан, ясное дело, был всегда при себе, и через минуту журналист уже наслаждался, затягивая полные лёгкие дыма.
Во рту появился горький привкус. Всё на свете казалось грязным: не прикрытые полотном трупы, которые заливал усилившийся дождь, два южных рядовых и негр, курящие вместе с военнопленным янки гадкий дешёвый табак, ричмондовская газета с оторванным краем и пошлые анекдоты нью-йоркского дна, которые травил прославленный репортёр, стоя над телом мёртвого майора федеральной армии…
Спилет смеялся вместе со своими новыми знакомыми. С их позволения и к их немалому удивлению после он умело и довольно удачно зарисовал лицо мёртвого майора и ещё пары молодых северных солдат, погибших ночью от ран. После пришлось набросать портреты южан и подарить им, пожертвовав двумя листами из записной книжки.
Время близилось к одиннадцати утра, когда Спилет ушёл от госпиталя. Трупы начали грузить на телегу, чтобы отвезти куда-то за город, - а за город пленного явно не пустили бы.
Он брёл по улице, надеясь, что идёт в правильном направлении к дому, где его поселили. А то ещё заблудится и будет считаться беглецом. Лишние проблемы...
Спилет уже начинал сочинять начало статьи о трупах военнопленных, сочинял языком резким, непоэтичным, упоминая самые неприятные подробности... но то и дело смотрел на свою ладонь и вспоминал, что собирался писать слёзный рассказ. Слёзы, слёзы – женское это дело, плакать над погибшими солдатами. Пусть они и плачут. Они… и, может, дождь…
Спилет смял в руке и выбросил на мостовую окурок.
Трупы, открытые раны, холод мёртвой кожи, остекленевшие глаза мертвецов – значит, всё это уже приелось? Банально и скучно? Человеческая жизнь вновь втоптана в грязь, а им это за 4 года уже стало скучно?! Привыкли к большим потерям, к тому, что для прославленного генерала двух центов жизнь солдата не стоит?!
К горлу подступила тошнота. Репортёр вытер ладонь о пальто, но это не помогло избавиться от жуткого ощущения прикосновения ко лбу мертвеца.
Говорят, судьба у всех разная. Кому-то, как Спилету, выходить из жарких битв без единой царапины. Кому-то, как тому майору и его товарищам, - отдать жизнь в борьбе за правое дело... Журналист поймал себя на том, что мысли в его голове бегут уже как строчки из какого-то дешёвого романа или из газетной статейки.
А кто знает, как повернулось бы всё, если бы судьба приказала Спилету встретить майора, пока тот был жив. Пожать его руку – ещё тогда тёплую, даже горячую, в лихорадке. Услышать голос. Наверняка у него был резкий, командирский голос. Может быть, обещать передать последние прощания его семье. А может – кто знает – спасти его от гибели, заботливым уходом вернуть к жизни.
Фантазия вела журналиста всё дальше. Он уже почти и сам поверил в то, что, вопреки судьбе, смог бы вылечить майора, помочь ему встать на ноги – а после сбежать вместе с ним из этого проклятого Ричмонда! Да, вдвоём бежать может быть даже проще! А вскоре окончится война, и тогда...
- Посторонитесь, мистер!
Южанин («Да сколько ж здесь южан!» – со злости подумал Спилет) штыком отодвинул журналиста на обочину.
Двое южан конвоировали куда-то офицера в синей форме. Вероятно, они тоже шли из госпиталя. Северянин едва переставлял ноги, тяжело опирался на трость, но шагал так быстро, как мог – вернее, как его заставляли.
- Шагай, вперёд! – удар прикладом в спину пленника. Спилет вздрогнул так, словно ударили его, но, глядя на штыки, не посмел рвануться на помощь товарищу по несчастью.
Через миг офицер, с формы которого были сорваны все знаки различия, выпрямился. Как раз в ту секунду он поравнялся со Спилетом, встретился с ним взглядом и слегка кивнул. Бледное, осунувшееся лицо северянина было спокойно и равнодушно, но умные глаза сияли сосредоточенной мыслью. Из-под форменного кепи выглядывал край окровавленного бинта – голова офицера была перевязана.
- Быстрее!
Спилет, вовремя оказавшийся между южным прикладом и спиной офицера, схватил солдата за руки и встретил недоумённый взгляд. Юный конфедерат («вот ведь понабрали в армию мальчишек!») не ожидал сопротивления.
- Не нужно, - произнёс тихий спокойный голос над ухом журналиста. Северный офицер остановил Спилета и вручил винтовку обратно своему конвоиру.
- Не нужно, - повторил он и, ещё понизив голос, почти что шепнул: - Не сейчас.
Спилета вновь оттеснили с дороги, при этом оцарапав щёку штыком. Северянин успел ещё тайком пожать руку своему заступнику, но и его вскоре вновь толкнули вперёд.
- Я здесь тоже в плену, - быстро выговорил Спилет, стараясь, чтобы офицер слышал его. – Мы встретимся с вами, сударь, я найду вас! Мужайтесь!
Северянин немного повернул голову и кивнул. Южане не стали обращать внимания на крикуна и продолжили свой путь, уводя офицера от товарища.
- Я ещё напишу о том, как здесь обращаются с пленными! – подчёркнуто громко заявил им вслед репортёр. – Вы слышите, я, Гедеон Спилет, специальный корреспондент «Нью-Йорк Геральд»! Я напишу!..
Бета: Anna_Dreamer
Название: Price Two Cents
Фандом: "Таинственный остров" (Жюль Верн)
Ключевые слова: Судьба, Вдалеке, Цвет
Уровень сложности: 2
Дисклеймер: Характеры и имена принадлежат Жюлю Верну, а названия - городу Ричмонду. Все события и персонажи являются вымышленными, совпадения с реальностью случайны.
Рейтинг: PG
Герои: Гедеон Спилет, Сайрес Смит, южане
Жанр: angst
Размер: ~2200 слов
Предупреждения: цинизм, трупы
Примечания: «PRICE TWO CENTS» - так гласила надпись на первой странице ежедневной газеты «Нью-Йорк Геральд». Она означает «Цена – 2 цента».
Читать
***
Долговязая фигура человека в осеннем выцветшем пальто медленно двигалась от Капитолия к Черч-Хилл. Моросил холодный февральский дождь. Сутулясь, поглубже запихнув руки в карманы и надвинув шляпу почти до самого носа, человек шагал, глядя прямо перед собой.
Он не спешил. Возможно, он сам не знал, куда несут его ноги. Иногда он останавливался на перекрёстках, в недоумении оглядывался, приподняв козырёк шляпы, словно желал узнать, где он находится, но вскоре вновь утыкался взглядом в землю.
Рыжие бакенбарды прохожего были растрёпаны, пальто – расстёгнуто, платок на шее завязан в высшей степени небрежно. Башмаки и несколько щегольские клетчатые брюки – почти по колено заляпаны грязью. Он производил впечатление человека, захваченного злостью из-за своих бед и неудач. Подвижное лицо его, словно бы созданное для открытой улыбки, как-то сморщилось и потускнело.
Серый день как будто давил на него, заставляя всё сильнее ссутулиться. Человек почти демонстративно отводил взгляд от ярких пятен флагов, украшавших некоторые здания, и часто зло и резко сплёвывал на дорогу.
Шагая в неизвестном направлении, он, очевидно, сосредоточенно о чём-то думал, и быстрые глаза его словно бы читали на серой мостовой строчки, написанные неразборчивым почерком и размытые дождём…
Дойдя до Парка Джефферсон, прохожий свернул на Джефферсон Авеню и направился куда-то на северо-восток, в сторону Оквуда.
***
Хотелось курить. Вот уже второй день не было никакой возможности достать сигару или трубку, и вредная привычка давала о себе знать.
Спилет сжал в кармане карандаш. Нарисовать бы что-нибудь, хоть отвлечься. Писать нечего, абсолютно нечего, и курить нечего, и даже нечего рисовать: всё этот проклятый город!.. Сбежать бы вот прямо сейчас – идти, идти и так выйти незаметно за последнюю линию обороны…
Он немного прибавил шагу.
Под мелким дождём даже промокнуть не получалось – а холодный душ, наверное, унял бы неожиданно сильную жажду вдохнуть табачный дым.
Что он ищет на этих незнакомых улицах? Табак? Газету? Слухи? Надежду? Свободу?.. Вообще говоря, Спилет знал, что ничего не найдёт, он просто вышел немного развеяться – в квартире, где он жил под надзором, на него давили стены.
Он жаждал получить информацию – любую информацию о том, что происходит в мире за пределами Ричмонда. Кому, как не специальному корреспонденту «Нью-Йорк Геральд» знать цену свежих новостей!..
Что там под Петерсбергом? Скоро ли окончится та утомительная осада? Или она уже окончена, и город взят, и Грант уже вот-вот ворвётся в столицу конфедератов?
Интересно, сколько вычтет Беннет из жалования своего корреспондента, который попал в плен в самый ответственный момент войны? Нужно бы найти в этом забытом богом месте хоть что-то интересное – хоть что-то, что можно будет потом продать. О чём можно будет написать. Чтобы нарисовать можно было – ну хоть карикатурку какую-нибудь. Хоть бы какое-нибудь занятие для скучающего ума и привыкших к карандашу пальцев!
И хоть крошку табака бы найти…
Спилет замер, краем глаза заметив направо от себя движение, и резко повернулся на каблуках, одновременно сдвигая шляпу на затылок.
Оказывается, он сделал неплохой крюк и стоял теперь перед госпиталем – такие сейчас были почти по всему городу, некоторые и в частных домах. То, что привлекло внимание репортёра, было достаточно привычным для военных времён зрелищем: из боковых дверей выносили трупы умерших ночью раненых. Но что-то было всё же не совсем привычно.
Несколько трупов в этот раз были не в этих убогих серо-жёлтых мундирчиках, что надеты на большинство южных солдат, - несколько тел были в синем.
Этой детали было достаточно, чтобы скучающий журналист, отвлечённый уже новой мыслью, подошёл к работавшим конфедератам и бодро воскликнул:
- Богатый урожай, а?
Трое живых – негр и два белых рядовых – уставились на неуместно весёлую рожу Спилета. Мёртвым было уже всё равно.
- Я вижу, - продолжал репортёр, - новый штурм был отбит?
- Был вчера, - ответил один рядовой, опустив очередные носилки. – Да при обстреле ещё…
- А эти, - Спилет кивнул на трупы в синем, - откуда здесь?
- Синепузые в гости приходили, - сказал второй южанин до фальши громким голосом. – Уже прощаются.
- Тела офицеров, верно, отправят обратно янки, - заметил первый. – А вы, мистер, не из них ли?..
- Мой акцент выдаёт меня с головой, не так ли? – перебил Спилет, уже впиваясь взглядом в обрывки северных униформ на трупах. Он старался определить, кто из них офицеры, кто может быть наиболее интересен. Нет ли здесь кого-нибудь, на ком можно создать хоть крошечный скандальчик, ну хоть историю с привидением какую...
- Вы янки!
- Да! Я здесь в плену, но имею позволение пару часов в день разгуливать по городу на свободе. Я всё равно под надзором – хожу вот, планирую побег... Не притвориться ли мне трупом офицера, чтобы и меня выдали назад генералу Гранту, а?
Южане не удержались от усмешек. Спилет, болтая с ними, не раздумывал над тем, что он говорит. Слова лились сами собой, но это не было важно – журналист впился взглядом в мёртвого майора федеральной армии, выделив его среди остальных трупов. Он вцепился в этого майора, и в голове репортёра уже складывались первые строчки заметки, которую он напишет сегодня же вечером, смакуя каждую запятую, – что за сюжет! Мёртвый офицер! Благородный человек, погибший в плену!
Да-да, дикая банальщина, за 4 года уже приелась всем, но Спилет – он сможет даже эту подброшенную случаем банальность превратить во что-то… ну хотя бы слёзовыжимательное. А, возможно, и читабельное. Не примет Беннет – отнесём в «Harper’s Weekly» пару рисунков!..
Южане снова занялись своим делом, посмеиваясь над весёлым собеседником-янки, а Спилет, пользуясь тем, что их внимание отвлечено, присел на колени перед телом майора.
Смертная судорога лишь немного исказила благородное лицо офицера. Его сухие строгие губы были крепко сжаты, а глаза – полуприкрыты, и из-под ресниц блестели остановившиеся зрачки. В лице – ни кровинки. Большой нос, излишне выдававшийся вперёд, отлично смотрелся в профиль (в голове репортёра мелькнула мысль: в профиль и портрет можно рисовать). Густые тёмные усы под носом составляли резкий контраст с бледностью кожи. Волосы, подёрнутые сединой, растрепались и лежали в беспорядке, одна седая прядь прилипла ко лбу.
Разглядев лицо и голову умершего, Спилет обратил внимание и на позу, в которой он застал труп. Небрежно брошенное на землю тело в драном мундире... левый рукав почти полностью оторван, на груди, повыше сердца, какое-то кровавое месиво, едва прикрытое бинтами и обрывками синей формы. Ясно, раны смертельные. Долго ли он прожил после ранения? Приходил ли в сознание?
Правая рука, в отличие от изуродованной, сведенной судорогой левой, лежит мягко, расслабленно, и пальцы – неожиданно тонкие, но, вероятно, при жизни обладавшие немалой силой – полусогнуты.
И всё же притягивало взгляд к себе именно окаменевшее лицо. Дождевые капли уже несколько минут падали на лицо майора, и теперь казалось, что на лбу выступила испарина, а капельки, собравшиеся в уголках глаз, походили на слёзы. Наверное, при жизни этот человек не так уж много плакал, а теперь зимний ричмондовский дождь заставлял его плакать после смерти.
Спилет автоматически провёл рукой по лбу умершего и закрыл остекленевшие глаза, одновременно стирая дождевые «слёзы». И вдруг замер, глядя на свою ладонь, только что коснувшуюся бледной кожи мертвеца…
- ...А «Энквайер» пишет…
Эта фраза вырвала Спилета из задумчивости.
- «Энквайер»! Местная газета, как я о ней забыл! И что они там пишут?
- Что Ричмонд не сдаётся, мистер Янки, вашим янки!
- Сдаётся мне, мистер Реб, что в «Нью-Йорк Геральд» об этом другого мнения. Я сам дня два назад послал туда последнюю депешу с сообщением, что Ричмонд скоро падёт.
- Э! А потом попали в плен!
- А и правда! – Спилет рассмеялся. – Не спорю, не спорю! Так дадите мне взглянуть на ваш «Энквайер»?
- Читайте! – ему протянули сложенный вчетверо измятый лист. – Смотрите, как ваших там бьют, пока вы на наших харчах живёте!
Спилет, не снимая с лица широкой улыбки (возможно, со стороны она уже выглядела усмешкой) развернул газету, глаза его забегали по строчкам, жадно впиваясь в слова: «…штурмы отбиты один за другим…», «…среди федералов много пленных и раненых…», «…потери врага велики…», «…взяты в плен офицеры, в их числе…», «…раненые переправлены в госпиталь».
- Да, неплохо… - вслух сказал репортёр. – Значит, раненые офицеры, попали в плен, и вылечить их, естественно, не смогли...
- Моя воля бы – сам бы резал гадов! – резко ответил один из рядовых. Его товарищ поднял носилки и заметил:
- Врачам нельзя, они обещались лечить всех.
- Это верно, - согласился южанин и, достав кисет, стал набивать трубку.
Спилет встрепенулся. В горле запершило от страшного желания курить. Табака бы...
- Не одолжите табачку? – небрежно попросил он. – Курить охота – не могу! Два дня уже без курева!
- Эхе! Мало в Ричмонде нынче хорошего табака!..
- Да у тебя-то точно не хороший! – отозвался второй рядовой и протянул Спилету свой кисет. – Курите, мистер. А взамен развлеките нас, что ли, анекдотом. У вас язык, сразу видно, хорошо подвешен!
Спилет, не долго думая, оторвал от газеты полоску бумаги и, пользуясь предложенным табаком, скрутил сигарету – он подсмотрел этот способ курить табак ещё во время Крымской кампании у какого-то русского мужика-солдата. Кремень у южан, ясное дело, был всегда при себе, и через минуту журналист уже наслаждался, затягивая полные лёгкие дыма.
Во рту появился горький привкус. Всё на свете казалось грязным: не прикрытые полотном трупы, которые заливал усилившийся дождь, два южных рядовых и негр, курящие вместе с военнопленным янки гадкий дешёвый табак, ричмондовская газета с оторванным краем и пошлые анекдоты нью-йоркского дна, которые травил прославленный репортёр, стоя над телом мёртвого майора федеральной армии…
Спилет смеялся вместе со своими новыми знакомыми. С их позволения и к их немалому удивлению после он умело и довольно удачно зарисовал лицо мёртвого майора и ещё пары молодых северных солдат, погибших ночью от ран. После пришлось набросать портреты южан и подарить им, пожертвовав двумя листами из записной книжки.
Время близилось к одиннадцати утра, когда Спилет ушёл от госпиталя. Трупы начали грузить на телегу, чтобы отвезти куда-то за город, - а за город пленного явно не пустили бы.
Он брёл по улице, надеясь, что идёт в правильном направлении к дому, где его поселили. А то ещё заблудится и будет считаться беглецом. Лишние проблемы...
Спилет уже начинал сочинять начало статьи о трупах военнопленных, сочинял языком резким, непоэтичным, упоминая самые неприятные подробности... но то и дело смотрел на свою ладонь и вспоминал, что собирался писать слёзный рассказ. Слёзы, слёзы – женское это дело, плакать над погибшими солдатами. Пусть они и плачут. Они… и, может, дождь…
Спилет смял в руке и выбросил на мостовую окурок.
Трупы, открытые раны, холод мёртвой кожи, остекленевшие глаза мертвецов – значит, всё это уже приелось? Банально и скучно? Человеческая жизнь вновь втоптана в грязь, а им это за 4 года уже стало скучно?! Привыкли к большим потерям, к тому, что для прославленного генерала двух центов жизнь солдата не стоит?!
К горлу подступила тошнота. Репортёр вытер ладонь о пальто, но это не помогло избавиться от жуткого ощущения прикосновения ко лбу мертвеца.
Говорят, судьба у всех разная. Кому-то, как Спилету, выходить из жарких битв без единой царапины. Кому-то, как тому майору и его товарищам, - отдать жизнь в борьбе за правое дело... Журналист поймал себя на том, что мысли в его голове бегут уже как строчки из какого-то дешёвого романа или из газетной статейки.
А кто знает, как повернулось бы всё, если бы судьба приказала Спилету встретить майора, пока тот был жив. Пожать его руку – ещё тогда тёплую, даже горячую, в лихорадке. Услышать голос. Наверняка у него был резкий, командирский голос. Может быть, обещать передать последние прощания его семье. А может – кто знает – спасти его от гибели, заботливым уходом вернуть к жизни.
Фантазия вела журналиста всё дальше. Он уже почти и сам поверил в то, что, вопреки судьбе, смог бы вылечить майора, помочь ему встать на ноги – а после сбежать вместе с ним из этого проклятого Ричмонда! Да, вдвоём бежать может быть даже проще! А вскоре окончится война, и тогда...
- Посторонитесь, мистер!
Южанин («Да сколько ж здесь южан!» – со злости подумал Спилет) штыком отодвинул журналиста на обочину.
Двое южан конвоировали куда-то офицера в синей форме. Вероятно, они тоже шли из госпиталя. Северянин едва переставлял ноги, тяжело опирался на трость, но шагал так быстро, как мог – вернее, как его заставляли.
- Шагай, вперёд! – удар прикладом в спину пленника. Спилет вздрогнул так, словно ударили его, но, глядя на штыки, не посмел рвануться на помощь товарищу по несчастью.
Через миг офицер, с формы которого были сорваны все знаки различия, выпрямился. Как раз в ту секунду он поравнялся со Спилетом, встретился с ним взглядом и слегка кивнул. Бледное, осунувшееся лицо северянина было спокойно и равнодушно, но умные глаза сияли сосредоточенной мыслью. Из-под форменного кепи выглядывал край окровавленного бинта – голова офицера была перевязана.
- Быстрее!
Спилет, вовремя оказавшийся между южным прикладом и спиной офицера, схватил солдата за руки и встретил недоумённый взгляд. Юный конфедерат («вот ведь понабрали в армию мальчишек!») не ожидал сопротивления.
- Не нужно, - произнёс тихий спокойный голос над ухом журналиста. Северный офицер остановил Спилета и вручил винтовку обратно своему конвоиру.
- Не нужно, - повторил он и, ещё понизив голос, почти что шепнул: - Не сейчас.
Спилета вновь оттеснили с дороги, при этом оцарапав щёку штыком. Северянин успел ещё тайком пожать руку своему заступнику, но и его вскоре вновь толкнули вперёд.
- Я здесь тоже в плену, - быстро выговорил Спилет, стараясь, чтобы офицер слышал его. – Мы встретимся с вами, сударь, я найду вас! Мужайтесь!
Северянин немного повернул голову и кивнул. Южане не стали обращать внимания на крикуна и продолжили свой путь, уводя офицера от товарища.
- Я ещё напишу о том, как здесь обращаются с пленными! – подчёркнуто громко заявил им вслед репортёр. – Вы слышите, я, Гедеон Спилет, специальный корреспондент «Нью-Йорк Геральд»! Я напишу!..
@темы: 2 уровень, "Таинственный остров" (Жюль Верн), "Таинственный остров" (Жюль Верн), Сайрес Смит, Гедеон Спилет, уровень 2, I - 5
-
-
09.12.2010 в 21:14Спасибо за такой здоровский фик!
(Аня)
-
-
13.12.2010 в 19:21-
-
13.12.2010 в 21:29Признаюсь, что писать было нелегко. Не так просто даются отчаянно-грустные истории, даже если они всего лишь фанфики. Хорошо, что в конце всё же получился лучик надежды.
-
-
15.12.2010 в 22:00Все Ваши фанфики настоящие шедевры, и "Price Two Cents" не исключение.
Жду следующих шедевров.
-
-
15.12.2010 в 22:27На здоровье! Читайте, если нравится! Хотя ночью всё же стоит высыпаться - по себе знаю, как плохо сбивать режим дня.